Путешествия сыромоноедов или жизнь налегке.Отправляясь в далекую поездку почти каждый человек испытывает некоторый дискомфортnbsp; по поводу смены привычного распорядка жизни, определенного режима питания, климата и часовых поясов. Люди стараются по максимуму взять с собой в дорогу необходимые лекарства, привычную косметику, парфюмерию и запас еды (если предстоит поездка в поезде или на автомобиле). Этот жизненно важный набор вещей иногда составляет значительную часть багажа (так всегда было в моем случае) Я решила проанализировать насколько же проще, или в каких-то случаях сложнее путешествовать, будучи сыромоноедом. Начну с преимуществ. Первое и самое главное – экономичность. Ведь довольно большую часть бюджета каждой поездки «съедает» посещение ресторанов и различных увеселительных заведений, если речь не идет о халяве all inclusiv.nbsp; Ни рестораны ни клубы интереса теперь для нас не представляют. Еще вспомним обязательные посещения duty free минимум четыре раза за поездку, где в первую очередь закупаются спиртные напитки и парфюмерия, одинаково не нужные сыроеду.nbsp; Ну и, судя по предыдущему опыту наших поездок, из внушительных размеров аптечки, взятой с собой, как правило, мало что пригождается, потому что члены семьи обычно умудрялись заболеть на отдыхе какими-то такими болезнями, которых я не могла предусмотреть и лекарства от которых приходилось покупать на месте, что тоже добавляло расходов. Зато теперь даже если какая хворь и нападет, лекарства не используются в принципе. Таким образом, имеем экономию приличной суммы.Следующий аспект. Полная адекватность пищеварительной системы и отсутствие обычных для блюдоманов поносов и запоров в случае смены привычной кухни. Среди имеющегося в продаже в любой стране мира ассортимента фруктов и овощей всегда найдутся те, к которым организм привык и может хорошо их переваривать. Только, скорее всего, их качество будет в разы выше, чем качество таких-же, продающихся у нас, чему наш организм несказанно будет рад. А также:- у сыромоника исключена возможность попадания в печальную статистику отравления на отдыхе некачественной едой и напитками. — не приходится нервничать по поводу скоропортящихся продуктов в случае длительной поездки в жару на поезде- освободившееся от посещения ресторанов и кафе время можно потратить на интересные экскурсии или просто лишний раз поплавать в море — организм легче адаптируется к перепадам температуры- количество багажа заметно уменьшаетсяВот такие плюсы для сыромонопутешественников пока пришли мне в голову. Возможно, их окажется больше.Сложности.nbsp; Для неокрепшего сыромоносознания отдых в отелях по системе все включено таит опасность срывов. Трудно устоять перед изобилием. Да и соблюдать монотрофию проблематично,т.к. в основном все нарезано в виде салатов А в случае выбора отеля только с завтраком,nbsp; придется таскаться по жаре в поисках пропитания и носить тяжелые сумки ( ведь для того, чтобы прокормить семью, например из трех человек, нужно купить как минимум 6-7 кг фруктов и овощей в день). Конечно, наверняка естьnbsp; такие места, где «по просьбе трудящихся» и закупят и нарежут и в номер принесут в любых количествах, но речь сейчас идет о стандартном отдыхе за приемлемые цены.Мы решили, что самое оптимальное для нашей семьи сейчас – это поездка в Крым на автомобиле ( мы живем в Москве). Всю еду можно без проблем покупать по дороге. Жилье планируем снимать, чтоб не переплачивать за абсолютно ненужный нам сервис в отеле в виде питания и уборок в номерах. Обещаю подробный рассказ и фотоотчет о нашей поездке.Если у кого есть что рассказать интересного о путешествиях в ракурсе СМЕ, пишите, рассказывайте свои истории.nbsp; Уверена, что этот опыт и информация пригодятся многим. Автор: LusyRead More →

Душевно. В компанию к Дарлингу еще отца Ферапонта добавлю из братьев Карамазовых, о котором Изюм писал, точнее Достоевскийquot;Что всего более поразило бедного монашка, так это то, что отец Ферапонт, при несомненном великом постничестве его, и будучи в столь преклонных летах, был еще на вид старик сильный, высокий, державший себя прямо, несогбенно, с лицом свежим, хоть и худым, но здоровым. Несомненно тоже сохранилась в нем еще и значительная сила. Сложения же был атлетического. Несмотря на столь великие лета его, был он даже и не вполне сед, с весьма еще густыми, прежде совсем черными волосами на голове и бороде. Глаза его были серые, большие, светящиеся, но чрезвычайно вылупившиеся, что даже поражало. Говорил с сильным ударением на о. Одет же был в рыжеватый длинный армяк, грубого арестантского по прежнему именованию сукна и подпоясан толстою веревкой. Шея и грудь обнажены. Толстейшего холста, почти совсем почерневшая рубаха, по месяцам не снимавшаяся, выглядывала из под армяка. Говорили, что носит он на себе под армяком тридцатифунтовые вериги. Обут же был в старые почти развалившиеся башмаки на босу ногу.– Из малой Обдорской обители, от святого Селивестра, – смиренно ответил захожий монашек, быстрыми, любопытными своими глазками, хотя несколько и испуганными, наблюдая отшельника.– Бывал у твоего Селивестра. Живал. Здоров ли Селиверст то?Монашек замялся.– Бестолковые вы человеки! Како соблюдаете пост?– Трапезник наш по древлему скитскому тако устроен: О четыредесятнице в понедельник, в среду и пяток трапезы не поставляют. Во вторник и четверток на братию хлебы белые, взвар с медом, ягода морошка или капуста соленая, да толокно мешано. В субботу шти белые, лапша гороховая, каша соковая, все с маслом. В неделю ко штям сухая рыба да каша. В страстную же седьмицу от понедельника даже до субботнего вечера, дней шесть, хлеб с водою точию ясти и зелие не варено, и се с воздержанием; аще есть можно и не на всяк день приимати, но яко же речено бысть о первой седмице. Во святый же великий пяток, ничесо же ясти, такожде и великую субботу поститися нам до третиего часа и тогда вкусите мало хлеба с водой и по единой чаше вина испити. Во святый же великий четверток ядим варения без масла, пием же вино и ино сухоядением. Ибо иже в Лаодикии собор о велицем четвертке тако глаголет: «Яко не достоит в четыредесятницу последней недели четверток разрешити и всю четыредесятницу бесчестити». Вот как у нас. Но что сие сравнительно с вами, великий отче, – ободрившись прибавил монашек, – ибо и круглый год, даже и во святую пасху, лишь хлебом с водою питаетесь, и что у нас хлеба на два дня, то у вас на всю седьмицу идет. Воистину дивно таковое великое воздержание ваше.– А грузди? – спросил вдруг отец Ферапонт, произнося букву г придыхательно, почти как хер.– Грузди? – переспросил удивленный монашек.– То то. Я то от их хлеба уйду, не нуждаясь в нем вовсе, хотя бы и в лес, и там груздем проживу или ягодой, а они здесь не уйдут от своего хлеба, стало быть чорту связаны. Ныне поганцы рекут, что поститься столь нечего. Надменное и поганое сие есть рассуждение их.quot; Автор: JohnRead More →

… и продолжение.Гавайи много лет жалуются на недостаток хороших колонистов, и все таки островная администрация выслала человека, вернувшегося на лоно природы. Я пользуюсь случаем, чтобы рассказать им, какого колониста они потеряли. Приехав на Таити, он стал искать кусок земли, чтобы прокормиться. Но землю, то есть даровую землю, найти было трудно, а капиталов у человека, вернувшегося в природу, конечно, не было. Наконец, высоко в горах он нашел восемьдесят акров густой заросли кустарников, которые, очевидно, никому не принадлежали. Местные власти сказали ему, что если он очистит землю и будет работать на ней в течение тридцати лет, она станет его собственностью.Он немедленно принялся за работу. И за какую работу! Земля была сплошь покрыта кустарниками, где кишело множество кабанов и бесчисленное количество крыс. Одна дорога к этому месту взяла у него несколько недель. Кабаны и крысы съедали у него все посаженное, едва пробивались первые ростки. Он стрелял кабанов и расставлял западни для крыс. Крыс он наловил полторы тысячи за две недели. И все, что ему было нужно, он должен был приносить на спине; эту работу вьючной лошади он исполнял обыкновенно по ночам.Мало помалу он завоевывал землю. У него уже было пятьсот кокосовых пальм, пятьсот папайя, триста манго, много хлебных деревьев, не говоря уже о виноградниках и огородах. Он устроил систему ирригации и вскоре не только кормился сам, но мог продавать излишки своих продуктов жителям Папеэте.Тогда оказалось, что земля, официально ни за кем не числившаяся, имеет хозяина, и что все бумаги у него в порядке. Вся работа, сулившая прекрасные результаты, должна была считаться потерянной. В конце концов у них все таки состоялось соглашение, но Дарлингу пришлось выплатить порядочную сумму.Тогда на него обрушился еще более тяжелый удар. Ему был прекращен доступ на рынок. Дорогу, им же самим построенную, перегородили тремя рядами колючей проволоки: одно из обычных удовольствий нашей нелепейшей социальной системы. В конце концов это было проявление той же тупой, консервативной силы, которая таскала Дарлинга на психиатрическое освидетельствование и выслала его с Гавайских островов. Очевидно, местная администрация имела некоторое отношение к этой консервативной силе, потому что дорога, построенная Дарлингом, закрыта и сейчас. Но он, сделавшийся истинным сыном природы, по прежнему поет и танцует. Он и не думает сидеть ночи напролет, размышляя о несправедливости, которую ему оказали; обиды и огорчения он предоставляет тем, кто желает иметь дело со злом. А у него нет времени на огорчения. Он верит, что живет на свете для того, чтобы быть счастливым, и ему некогда терять время на какие то другие цели.Итак, дорога загорожена. Новой он построить не может, просто потому, что у него нет своей земли для этого. Власти, правда, оставили ему кабанью тропинку, проходящую по кручам. Я как то лазил с ним по этой тропинке, и нам приходилось висеть на руках, ползти и карабкаться. Переделать эту тропинку в дорогу тоже невозможно, потому что для этого нужны инженер, машины и стальной канат. Но о чем беспокоиться этому человеку, вернувшемуся в природу? По его благородной этике полагается на зло отвечать добром. И разве он не счастливее всех тех, кто ему делал зло?– Не беда, не стоит и думать об их глупой дороге, – сказал он мне, когда мы влезли на какую то скалу, чтобы передохнуть. – Скоро у меня будет воздухоплавательный аппарат, и я их всех оставлю в дураках. Я уже делаю площадку для спуска аэропланов, в следующий раз, когда вы приедете на Таити, вы будете прилетать прямо к моей двери.У Дарлинга, надо сказать, имеются странные идеи и помимо тренировки себя по системе гориллы африканских лесов. Так, например, идея левитации, то есть преодоления тяжести и полета на манер птиц.– Да, сэр, – сказал он мне как то раз, – левитация не невозможна. И подумайте только, как это будет прекрасно – подниматься с земли одним актом воли. Астрономы уверяют, что вся наша солнечная система умирает, что она застынет, и на ней будет невозможна жизнь. Ну, и пусть! В эти дни все люди уже будут вполне законченными левитаторами, они оставят нашу погибающую планету и отправятся искать более гостеприимные миры. Вы спрашиваете, – какой путь? Прогрессирующие посты. Я пробовал поститься несколько раз и к концу всегда становился легче.«Он сумасшедший», – подумал я.– Впрочем, – прибавил он, – это только мои теории. Мне приятно размышлять о светлом будущем человечества. Может быть, левитация и невозможна, но мне нравится думать о ней как о чем то возможном.Однажды вечером, когда он зевнул, я спросил, сколько часов в сутки он позволяет себе спать.– Семь часов, – отметил он. – Но через десять лет я буду спать шесть часов, а через двадцать – только пять. Как видите, я буду урезывать от сна по часу каждые десять лет.– Так что, когда вам будет сто, вы совсем не будете спать? – спросил я.– Совершенно верно. Именно так. Когда мне будет сто лет, сон не будет мне нужен. Кроме того, я буду жить за счет воздуха. Вы же знаете, конечно, что растения питаются воздухом.– Но разве это удавалось хоть одному человеку?Он покачал головой.– Я никогда не слыхал о таком человеке. Но ведь это только одна из моих теорий, – это усвоение питательных веществ из воздуха. Это ведь было бы удивительно хорошо, – не правда ли? А может быть, это и невозможно. Скорее всего, что так. Видите, я не такой уж отчаянный фантазер, я никогда не забываю о действительности. Даже когда я лечу сломя голову в будущее, я всегда оставляю за собою ниточку, чтобы можно было вернуться.Иногда мне кажется, что Дарлинг просто шутит. Но во всяком случае он добился своего и живет самой простой жизнью. Свои обычные издержки он оценивает в пять центов в день. Сейчас он живет в городе, частью потому, что дорога перегорожена, частью потому, что увлекается пропагандой социализма, и его издержки, вместе с квартирной платой, доходят до двадцати пяти центов в день. Чтобы покрыть их, он занимается в вечерней школе для китайцев. Дарлинг – не ханжа и не фанатик. Когда нет ничего, кроме мяса, он ест и мясо, – например, когда он попадает в тюрьму или на борт судна. Вообще у него, кажется, нет ни одного застывшего догмата, кроме убеждения в необходимости солнца и воздуха.– Бросайте якорь, где хотите, и он вас все таки не остановит, – если, конечно, душа ваша бескрайное и бездонное море, а не поросячья лужа, – говорил он мне однажды. – Вы видите, у меня якорь покорно тащится сзади. Я живу во имя прогресса и оздоровления человечества. Для меня это одно и то же. И я стараюсь тащить мой якорь всегда в эту сторону. Меня спасло именно то, что я не стоял на якоре, а тащил его за собой. Вот я потащил его в кустарники, когда был болен, и оставил в дураках всех докторов. Когда я плыл на пароходе на Таити, один матрос растолковал мне, что такое социализм. Он доказал мне, что прежде всего нужно правильно распределить средства к жизни, а потом уже люди смогут жить согласно с природой. Я опять потащил якорь в новом направлении и теперь стараюсь работать на пользу социализма.– Вчера ночью я видел сон, – продолжал он задумчиво, и радость медленно заливала его лицо. – Мне снилось, что двадцать пять человек мужчин и женщин, вернувшихся к природе, приехали сюда из Калифорнии на пароходе, и что я собираюсь вести их на свою плантацию по горной тропинке.Ах, милый Эрнст Дарлинг, поклонник солнца и простой естественной жизни: иногда я готов завидовать вам и вашей беспечной жизни! Я и сейчас вижу вас танцующим и кувыркающимся на веранде; с волос ваших капает соленая вода после купанья, глаза сверкают, тело, золотое от солнца, тоже сверкает, и грудь дьявольски резонирует под ударами, когда вы распеваете: «Горилла в африканских лесах до тех пор колотит себя в грудь, пока шум от ударов не бывает слышен за полмили». И я всегда буду видеть вас таким, как видел в последний день, когда «Снарк» еще раз просунул свой нос в узкий проход между рифами, направляясь в открытый океан, а я махал шляпой и прощался с оставшимися на берегу. И неподдельно горячим было мое последнее приветствие золотому солнечному богу в ярко красной повязке вокруг бедер, стоящему в своей маленькой лодочке. Автор: mikRead More →

Давно хотел поделиться. У Джека Лондона есть красивая повесть quot;Путешествие на quot;Снаркеquot;, в которой он рассказывает как ходил на небольшой шхуне по островам Гавайского и Полинезийского архипелагов. Почитать рекомендую. Здесь привожу главу из этой книги.Глава XI. ДИТЯ ПРИРОДЫПервый раз я встретил его на Маркет Стрит в Сан Франциско. Был сырой, неприятный ветер, моросил дождь, а он шел по улице в коротких до колен штанах и в рубашке с короткими рукавами; босые ноги шлепали по грязной мостовой. За ним бежало штук двадцать уличных мальчишек. И все встречные – а их были тысячи – с любопытством поворачивали головы, когда он проходил. Обернулся и я. Ни разу в жизни я не видел такого милого загара на теле. Он весь был покрыт ровным золотистым загаром, который бывает только у блондинов, если их кожа не лупится от солнца. Его желтые волосы были тоже сожжены солнцем, как и борода, ни разу в жизни не тронутая бритвой. Он был весь покрыт позолотой и светился и сиял от поглощенного им солнца. «Еще один пророк, – подумал я, – принесший в город откровение, которое должно спасти мир».Через несколько недель после этого я был на даче у своих друзей на Пьедмонтских холмах над бухтой Сан Франциско. «Нашли его, все таки нашли,– смеялись они. – Поймали на дереве; только он довольно ручной, и его можно будет кормить из рук. Иди скорее, посмотри!». Я взобрался с ними вместе на крутой холм, и там, в плохоньком шалаше среди эвкалиптовой рощи, увидел своего сожженного солнцем пророка.Он поспешил к нам навстречу, прыгая и кувыркаясь в траве. Он не стал пожимать нам руки, его приветствие выразилось самыми необычайными телодвижениями. Он перевернулся несколько раз через голову, извивался как змея, а потом поднял ноги вверх и быстро пробежался перед нами на руках. Он крутился и прыгал и танцевал вокруг, как опьяневшая от вина обезьяна. Это была песня без слов о его горячей солнечной жизни. Как я счастлив, как я счастлив, – означала она.И он пел ее весь вечер с бесконечными вариациями. «Сумасшедший, – подумал я. – Я встретил в лесу сумасшедшего». Но сумасшедший оказался интересным. Прыгая и кувыркаясь, он изложил свое учение, которое должно было спасти мир. Оно состояло из двух основных заповедей. Прежде всего страдающее человечество должно содрать с себя одежды и носиться в первобытном виде по горам и долинам; а затем – несчастный мир должен усвоить фонетическое правописание. Я попробовал представить себе всю сложность социальной проблемы, которая возникнет, когда жители городов начнут бегать по окрестностям, а взбешенные фермеры будут гоняться за ними с ружьями, собаками и вилами.Прошло несколько лет, и вот в одно солнечное утро «Снарк» просунул свой нос в узкий проход между коралловыми рифами перед бухтой Папеэте. Навстречу нам шла лодка с желтым флагом. Мы знали, что это направляется к нам портовый доктор. Но на некотором расстоянии от нее показались очертания другой небольшой лодочки, которая заинтересовала нас, потому что на ней был поднят красный флаг. Я внимательно рассматривал лодку в бинокль, боясь, что она означает какую нибудь скрытую опасность – затонувшее судно или что нибудь в этом роде. В это время причалил доктор. Он осмотрел нас, удостоверился, что мы не скрываем на «Снарке» живых крыс, а когда кончился осмотр «Снарка», я спросил доктора, что означает лодка с красным флагом.– О, это Дарлинг, – был ответ.И тогда сам Дарлинг, Эрнст Дарлинг, из под красного флага, обозначающего братство народов, окликнул нас:– Алло, Джэк! Алло, Чармиан!Он быстро приближался, и я узнал в нем золотого пророка с Пьедмонтских холмов. Он поднялся на борт, как золотой бог солнца, с ярко красной повязкой вокруг бедер и с дарами Аркадии в обеих руках, – бутылкой золотого меда и корзиной из листьев, наполненной золотыми плодами манго, золотыми бананами, золотыми ананасами, лимонами и апельсинами – золотым соком земли и солнца. И вот таким то образом я еще раз под небом тропиков встретил Дарлинга, человека, вернувшегося в природу.Таити – одно из самых красивых мест на земном шаре. К сожалению, оно населено ворами, грабителями и лжецами, – впрочем, и кучкой порядочных людей. И вот, так как изумительная красота Таити разъедается ржавчиной человеческих мерзостей, мне хочется писать не о Таити, а о человеке, вернувшемся в природу. От него, по крайней мере, веет здоровьем и свежестью. Вокруг него особенная атмосфера доброты и ясности, которые никому не могут сделать зла и никого не заденут, кроме, конечно, хищнических и наживательских чувств капиталистов.– Что означает ваш красный флаг? – спросил я.– Социализм, разумеется.– Ну, да, конечно, это я знаю, – продолжал я. – Но что означает он в ваших руках?– То, что я нашел истину.– И проповедуете ее на Таити? – спросил я недоверчиво.– Ну, конечно, – ответил он просто. Впоследствии я убедился, что так и было.Когда мы бросили якорь, опустили шлюпку и высадились на берег, Дарлинг сопровождал нас.«Ну, – подумал я, – вот теперь этот сумасшедший совершенно изведет меня. Ни во сне, ни наяву он не оставит меня в покое, пока мы опять не снимемся с якоря».Но никогда в жизни я не ошибался до такой степени. Я нанял себе домик, где жил и работал, и ни разу этот человек, это дитя природы, не пришел ко мне без приглашения. Он часто бывал в то же время на «Снарке», завладел нашей библиотекой, придя в восхищение от большого количества научных книг и возмущаясь (как я узнал впоследствии) подавляющим скоплением в них фиктивной научности. Люди, вернувшиеся в природу, конечно, не теряют времени на фикции.Через неделю во мне заговорила совесть, и я позвал его обедать в один из городских отелей. Он явился в куртке из бумажной материи, в которой, очевидно, очень скверно себя чувствовал. Когда я предложил ему снять ее, он просиял от радости и сейчас же сделал это, обнажив свою солнечную, золотую кожу, покрытую фуфайкой из тонкой рыбачьей сетки. Ярко красная повязка вокруг бедер дополняла его костюм. С этого вечера началось наше знакомство, перешедшее в настоящую дружбу за время моего продолжительного пребывания на Таити.– Так вы, значит, пишете книги? – сказал он однажды, когда я, усталый и вспотевший, заканчивал свою утреннюю работу. – Я тоже пишу книги, – объявил он.«Ага, – подумал я, – вот когда он меня изведет – он будет читать мне все свои литературные произведения».И я уже заранее возмущался. Не для того же я проехал все Южные моря, чтобы фигурировать здесь в качестве литературного бюро.– Вот книга, которую я пишу! – воскликнул он, звучно ударив себя в грудь сжатым кулаком. – Горилла африканских лесов доводит свою грудную клетку до такого совершенства, что удар по ней слышен за полмили.– У вас тоже недурная грудь, – сказал я с восхищением, – ей, пожалуй, и горилла позавидует, В этот день и следующие я узнал подробности о необыкновенной книге, которую написал Эрнст Дарлинг. Двенадцать лет тому назад он был при смерти. Он весил девяносто фунтов и был так слаб, что не мог говорить. Доктора отступились от него. Отец его, опытный практикующий врач, тоже от него отказался. Все консультации единогласно заявляли, что надежды нет. Его свалили переутомление (он был преподавателем в школе и в то же время сам учился в университете) и два воспаления легких. День ото дня он терял в весе. Его организм не усваивал тяжелых питательных веществ, которыми пичкали его окружающие, и никакие пилюли и порошки не могли помочь его пищеварению. Он стал не только физическим калекой, но и духовным. Его сознание омрачилось. Он был болен и устал от лекарств; он был болен и устал от людей. Человеческая речь раздражала его. Человеческое внимание приводило его в ярость. Тогда ему пришла в голову мысль, что раз ему все равно придется умереть, то уж лучше умереть на свободе. А может быть, за всем этим пряталась маленькая надежда, что он и не умрет, если только ему удастся сбежать от «питательной» пищи, лекарств и добродетельных людей, которые приводили его в ярость.И вот Эрнст Дарлинг, скелет, обтянутый кожей, еле двигающийся полутруп, в котором жизни было ровно настолько, чтобы еле двигаться, покинул людей и жилища людей и потащился в кустарники за пять миль от города Портленда в Орегоне. Конечно, он был сумасшедшим. Только сумасшедший может потащиться куда то перед смертью.Но в кустарниках Дарлинг нашел то, что ему было нужно, – покой. Никто не раздражал его бифштексами и свининой. Врачи не дергали его усталых нервов, щупая пульс или наполняя слабый желудок пилюлями и порошками. Он немного успокоился.Солнце было теплое, и он грелся в его лучах целый день. Солнечный свет казался ему жизненным элексиром. Потом ему почудилось, что все его искалеченное тело требует солнца. Тогда он сорвал с себя платье и купался в солнце. Он почувствовал себя лучше. Это было первое облегчение после многих месяцев пытки.Когда ему стало немного лучше, он начал наблюдать окружающую природу. Вокруг него порхали и чирикали птицы, играли и прыгали белки. Он завидовал их здоровью и веселью, их счастливому, беззаботному существованию. Он стал сравнивать их жизнь со своею: это было неизбежно, и точно также неизбежен вопрос – почему же они полны сил, а он слаб и жалок. Ответ был прост – потому что они живут естественной жизнью, а он живет совершенно неестественно; отсюда он сделал вывод, что если он хочет жить, он должен вернуться к природе.Там, в глуши, он выработал свое учение и попробовал применить его на практике. Сбросив одежду, он стал прыгать, и скакать, и бегать на четвереньках, и лазить по деревьям, – короче говоря, он делал физические упражнения, купаясь в солнечном свете. Он подражал животным. Он построил себе гнездо из сухих листьев и травы, чтобы забираться туда ночью, и покрыл его корой для защиты от первых осенних дождей.– Вот великолепное упражнение, – сказал он мне однажды, хлопая себя изо всей силы по бокам, – я научился ему от ворона.В другой раз я заметил, что он пьет кокосовое молоко с особым громким причмокиванием. Он объяснил мне, что таким образом пьют коровы, и он решил, что в этом должен быть какой нибудь смысл. Он попробовал, нашел, что выходит хорошо, и с тех пор пьет таким образом.Он заметил также, что белки питаются исключительно орехами и плодами. Он тоже перешел на орехи и плоды с добавлением хлеба – и стал прибавлять в весе. В течение трех месяцев он вел свое первобытное существование в кустарниках, пока осенние орегонские дожди не загнали его обратно в человеческие жилища. Трех месяцев было, конечно, недостаточно, чтобы жалкое существо, весом в девяносто фунтов, перенесшее два воспаления легких, могло настолько закалиться, чтобы перенести орегонскую зиму на открытом воздухе.Он достиг многого, но все это пошло насмарку. Ему пришлось вернуться в дом отца, а там, живя в закупоренных комнатах, с легкими, которым нужен был простор и лесной воздух, – он схватил третье воспаление. Он ослабел еще больше, чем раньше. В полуживом теле мозг оказался парализованным. Он лежал как труп, – слишком слабый, чтобы говорить, слишком раздраженный и утомленный, чтобы слушать, что ему говорили. Единственное волевое движение на которое он был способен, – это заткнуть уши пальцами, отказываясь слушать что либо. Тогда обратились к психиатрам. Психиатры признали его ненормальным и заявили, что он проживет не более месяца.Один из знаменитых экспертов увRead More →

Страница 415 из 415« Первая...102030...411412413414415